Выбрать шрифт
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Популярность как фейерверк: вначале — яркая вспышка, потом — много шума, затем — пустое ме
Другие цитаты
Юлия Вревская:
Братья! Пробил двенадцатый час! После пятивековой ночи рабства восходит солнце свободы! НеКаждый умирает в одиночку:
Он усердно учился, учился властвовать, но не над собой, а над всеми другими людьми, не сумАлександр Иванович Герцен:
Действительный интерес совсем не в том, чтобы убивать на словах эгоизм и подхваливать братТанатонавты:
Любовь – высочайший акт эгоизма, лучший подарок, который можно сделать самому себе.Фридрих Шиллер:
Любовь дарит навсегда, эгоизм даёт лишь в долг.Каждый умирает в одиночку:
Прости, скажу тебе, жестокий грубый мир! Противен мне твой грешный злой Германия 1942 годАлександр Иванович Герцен:
Люди боятся умственной неволи, но они вдвое больше боятся отсутствия авторитета. Внешний аРаковый корпус:
Одна из утомительных необходимостей человечества та, что люди не могут освежить сеМаксимилиан Александрович Волошин:
Клоун в огненном кольце... Хохот мерзкий, как проказа, И на гипсовом лице Два горящих больРаковый корпус:
Товарищи, чтобы стакан воды нагреть говорением, надо тихо говорить две тысячи лет, а громк